href="ch2.xhtml#id22" class="a">[42]. Раньше, когда увлекался ставками, он видел, насколько хорошо зарабатывают мадам, хозяйки таких мест. И у игроков, и у пьяниц конечным пунктом назначения был рум-салон. Наблюдая, как мадам набивают карманы, в то время как выполнять тяжелую работу, развлекая пьяниц, приходится молодым девушкам, Чу Бидан поражался их уму и завидовал. Поэтому он решил, что стоит ему открыть рум-салон, как деньги тут же польются рекой. Это было наивное решение без знаний о том, насколько тесно и сложно переплетаются в ночных искушениях деньги и кулаки и насколько сложно в нее влиться. Различные банды приходили вымогать деньги, а если он им ничего не давал, устраивали в салоне беспредел. А всем, от поиска девушек до их распределения, уже давно занимался картель. Рум-салон обанкротился, не просуществовав и пары лет. А вступить в картель Чу Бидану не хватило смелости.
«Жизнь, в которой можно расхаживать с задранным носом и брать деньги с женщин. Как же это удобно!»
Но он не был достаточно способным, чтобы узнать рецепт души кого-то из них. Когда он украл это тело, ему уже было тридцать лет. А когда развелся – сорок. Он пробовал устроиться девушкой в рум-салон, но его туда не взяли. Несколько лет он проработал в третьесортных борделях и даже слышал от бывавших там членов банд рассказы, которые можно было бы принять за рецепт души. Но жизнь человека, пришедшего в подобное место, была так очевидно убога, что у него не возникало ни малейшего искушения ее украсть.
«Больше терпеть я не могу. Больше мне этого не вынести. Это тело мне не очень по душе, но ничего не поделать».
Едва Чу Бидан крепко сжал аптечку с лекарствами, друг за другом послышались шорох тапочек и шум воды, а затем с потолка хлынули потоки слов.
– И тут она спрашивает, получаю ли я от этого деньги или еду.
Это Юн Мисо. Чу Бидан затаил дыхание. Он больше не мог выдержать жизнь в этом теле. Нужно было только узнать рецепт чьей-то души, чтобы тут же совершить трансфер, и уже неважно, будет то женщина или мужчина. Прошел целый год с тех пор, как он принял это решение. А в прошлые выходные, когда Чу Бидан слушал, как с потолка льются слова Юн Мисо, его осенило. Оттуда стекал рецепт души, который он так долго искал.
– Поэтому я сказала, что получаю еду. Знаешь ведь о рисовом шарике, который мне дали во время протеста? Я и в прошлый раз говорила. Думаю, мне никогда не забыть этот вкус. Я так нервничала, что даже не поела. Это же был мой первый протест. Но как только получила рисовый шарик, который передали спереди, тут же успокоилась. Подумала, что люди, которые едят их вместе, собрались здесь с одинаковыми мыслями, и это придало мне сил. Похоже, в этом и заключается сила еды. Я ведь никогда не чувствовала ничего подобного, когда что-то ела. Что мама сказала? Да что она могла сказать? Поперлась на Кванхвамун[43], чтобы получить такую ерунду? А потом стукнула меня по спине.
Чу Бидан снова сунул аптечку под одеяло и открыл комод. Внутри шелкового платка скромно лежала лопатка. Чу Бидан с любовью погладил ее, словно ребенка.
«Сегодня. Сегодня на рассвете я наконец выберусь из этого старого тела. Хоть у нее и нет работы и условия не слишком хорошие, разве она не молода? Двадцать пять лет – это же время расцвета».
Молодым быть лучше всего. Это справедливо в любую эпоху и в любой стране. С возрастом телу становится все труднее и труднее, а работать, наоборот, можно лишь там, где требуется сила. В центре поддержки мэрии также сказали, что ничего не могут поделать с тем, что лишь немногие кафе готовы принять на работу пожилых людей, даже если они научились варить кофе. Говорят, в кафе не хотят брать на работу никого старше тридцати пяти лет. Никаких вакансий, кроме чернорабочих, не существует.
Чу Бидан завернул лопатку обратно в платок, выпил полбутылки соджу и зарылся в одеяло. Он решил, что нужно хорошенько вздремнуть до рассвета. Погрузившись в неглубокий сон, он услышал, как кто-то стучит в дверь, но проигнорировал это. Единственные, кто ходят по таким полуподвальным помещениям, – это коллекторы, требующие оплатить просроченные счета за электричество.
Было около четырех часов утра, когда Чу Бидан проснулся. Выпутавшись из одеяла, он достал бутылку воды, чтобы, вернувшись, сразу же проглотить лекарство, и положил топливный брикет рядом с печкой посреди комнаты. Предсмертную записку, которую написал заранее, он оставил на комоде. Там было сказано: «Я положила дорогую мне лопатку возле изголовья, и, так как дочь хозяйки была добра ко мне, я бы хотела подарить ей ее на память». Он чувствовал себя спокойно, поскольку уже второй раз готовился к собственной смерти. Закончив все приготовления, он открыл дверь.
– Это еще что…
За дверью стоял мини-холодильник. Он наклонился и открыл его. Половинка арбуза, обнажившая ярко-красную мякоть. К плотно завернутому в полиэтиленовую пленку арбузу была прикреплена записка. Чу Бидан оторвал влажную бумажку.
«Не расстраивайтесь слишком сильно из-за слов матери. На улице жарко, так что съешьте арбуз и наберитесь сил!»
Буквы, написанные круглым почерком, намокли и расплылись. Он положил записку обратно в мини-холодильник. Арбуз выглядел освежающим. Ярко-красный цвет мякоти вызывал желание немедленно откусить кусочек. Однако Чу Бидан закрыл холодильник и поднялся по лестнице.
«Какая глупость. Ты не можешь устроиться на работу, потому что лезешь куда не надо. Ты же даже не знаешь, куда я сейчас иду, так зачем даешь мне арбуз? Зачем?»
В автобусе, направляющемся в Чонно, Чу Бидан сидел, поджав губы. Даже после того как он вышел из него и замер перед рестораном Copycat, перед мысленным взором стоял ярко-красный арбуз.
«Преследование, и это тоже. Какое оно вообще имеет к ней отношение? Все потому, что она зажралась. И даже не может использовать свое молодое тело как следует, поэтому и ходит каждый день ненакрашенная. Как только оно станет моим, я воспользуюсь им правильно. И макияж красивый сделаю…»
Чу Бидан открыл дверь ресторана Copycat. Стоя на краю темной кухни, он нашел рис и поставил на плиту кастрюлю. Чтобы рис сварился, потребовалось бы 30 минут, но он выключил огонь, как только вода в кастрюле закипела. Он скатал полусваренный рис в шарик и сунул его в рот. Продолжая жевать, вышел из ресторана, снова сел в автобус и вернулся домой. Он сел посреди комнаты, вынул из пакетиков одну за другой таблетки, словно совершая ритуал, и сложил их на ладони. Он вылил оставшуюся половину бутылки соджу
